Хотел было я продолжать, но тут меня перебивает И. С. Полупшённый. Звучит его укоризненный, пресно-указательный голос:

— Нехорошо у тебя получилось! Как-то несоответственно…

— Что же нехорошего? — встревоженно спрашиваю его.

— A y тебя русский язык, выходит, состоит из чужих, из привозных звуков. То они немецкие, то они английские… Французских еще не хватало…

— Так вот, в слове тюль, слышишь? Тюль — [ӱ, ӱ]… тот же гласный, что во французском слове tu.

— Опомнись! Что ты говоришь? Где же твоя любовь к родному языку? Ты готов все наши родные звуки раздать кому попало! Или тебе не свойственна эта положительная черта всякого нравственного человека — культурно любить свой язык?

— Я его люблю!

— «Люблю». Я не оказываю тебе ни малейшего доверия. Любишь, а наши собственные звуки — все у тебя чужие? Пользуйся ими, кто хочет!

— Наш язык своеобразен, но его…

— Звуки неизвестно чьи, все зарубежные, и вдруг — своеобразен! Это ты необоснованно вывел. Ты лучше упрись на том, что все звуки, особенно [ы], ну и другие, составляют наше исконное достоинство и богатство.

Я хочу словечко вставить, я и так, я и этак. И система фонем в русском языке своеобразна, и позиционное варьирование — такое, которого ни в одном другом языке нет. Вот где своеобразие. А звуки в разных языках бывают похожи друг на друга…

Не слушает.

Ушел, хлопнув дверью.

— Я, — говорит, — на тебя буду жаловаться в служебном порядке.