Огромное плато Африканского Рога – несомненно, наиболее протяженный горный регион на всем континенте – ныне полностью вписывается в границы Эфиопской империи. Это нагорье дало Эфиопии ее особенный характер и предопределило естественное географическое единство. Границы страны совпадают, как правило, с подножиями холмов нагорья. Правда, что касается востока, это обобщение не столь точно. Здесь иссушенные равнины бассейна Данакиль, лежащие посреди нагорья и Красного моря, также образуют гармонично вписывающуюся часть территории Эфиопии, несмотря на их географическую контрастность. Только на юго-востоке, где завоевания Менелика проникли глубоко в низины, граница не может считаться соответствующей географическим (или этническим) линиям разграничения.

В основном Эфиопская империя представляет собой компактное пространство нагорья, явно контрастирующее с низинами Судана на западе, Кении – на юге и Сомали – на востоке. Простираясь с 3-го по 18° с. ш., Эфиопия пропускает экватор, но попадает полностью в пределы тропиков (несмотря на это, климат в высокогорье умеренный). Наибольшая протяженность страны с севера на юг – более чем 1500 км (около 1000 миль). И с запада на восток протяженность приблизительно та же самая.

Хотя Эфиопия и лежит в тропиках, только ее окраинные территории имеют действительно тропический климат. Климат же нагорий, столь характерных для этой страны, варьируется в соответствии с высотой от субтропического до умеренного. Тем не менее времена года, типичные для высоких широт, основывающиеся на значительных вариациях температуры на протяжении года, здесь не наблюдаются. Температуры хотя и разнятся чрезвычайно от места к месту в зависимости от высоты над уровнем моря, изменяются незначительно в течение года. Фактором, действительно влияющим и таким образом устанавливающим сезоны в Эфиопии, являются дожди.

Абиссинцы имеют свои собственные названия для трех основных климатических зон, которые могут быть приблизительно определены так:

Во многих местах Эфиопии имеются следы обитателей каменного века времен позднего палеолита и ранее, а важная раннепалеолитическая площадка (которую можно отнести к «галечной культуре») исследуется ныне в Малка-Контуре, Шоа. Существующее знание об этих культурах фрагментарно и базируется в основном на спорадических находках каменных инструментов. Эти данные в последние годы пополнились открытием доисторических наскальных росписей и гравюр, в основном сосредоточенных, на сегодняшний день, в двух далеко отстоящих друг от друга регионах – Эритрее и Тыграй на севере и в районе Харара на востоке. Их описал П. Грациози, который обнаружил стилистические параллели этим росписям в неолитическом наскальном искусстве Иберийского полуострова, а также Южной Африки. Обсуждая ранние эритрейские находки, он пришел к выводу, что они – дело рук пастушеского населения, жившего в данном месте еще до прихода горбатого скота и до первого появления семитоговорящих иммигрантов из Южной Аравии – оба эти события были датированы первым тысячелетием до н. э.

Южноарабские пришельцы, принесшие, как уже упоминалось, семитскую культуру в Африку, включают в себя по крайней мере хотя бы один южноарабский диалект. Тем не менее отделение этой новой семитской территории от ее арабских корней, а также значительное влияние местных кушитских наречий вскоре проявилось в эволюции нового местного языка. Он, официальный язык Аксумского царства, известен в данной местности как геэз, а на Западе как эфиопский. Несмотря на его короткую историю как разговорного языка, он был чрезвычайно важен для развития Абиссинской цивилизации, стал, подобно латыни на Западе, классическим языком литературы и церкви и продолжает с тех пор использоваться в этом качестве. Более того, геэз – родоначальник современных языков, происхождение которых описал Уллендорфф следующими словами: «Для того чтобы проследить идею взаимоотношений амхарского, тигриньи и тигре, а также по отношению к геэзу этих языков, мы можем использовать удобную параллель с романскими языками. Если геэз сравнивать с латынью, тигринья занимает место итальянского (потому что они наиболее похожи на родительский язык и на них говорят на его изначальной территории). Тигре в таком случае можно уподобить испанскому, а амхарский – французскому (также потому, что он подвергался наибольшим изменениям)».

Третья книга Царств и книга Паралипоменон описывают историю царицы Савской, которая, обольстившись славой царя Соломона, отправилась в Иерусалим с огромной свитой и дорогими подарками и «поведала ему все, что было в ее сердце». Царь Соломон со своей стороны «дал царице Савской все, что она желала… И отправилась она обратно в землю свою, она и все слуги ее». И опять же в Евангелии от Матфея повторяется история о том, как Южная царица «пришла с края земли, чтобы послушать мудрость Соломона». Все эти события, вероятно, произошли около 970 года до н. э.

В самой Эфиопии она также известна как царица Савская или как Южная царица (в Новом Завете), но у нее есть местное имя – Македа. Абиссинская Кебра-Нагаст, или книга «Слава царей», в деталях повествует о том, как царицу соблазнил Соломон, от которого она, по возвращении домой, родила сына. И когда принц повзрослел, он сам отправился в Иерусалим и в конце концов вернулся обратно на свою родину, принеся с собой Ковчег завета, который он и его компаньоны украли из Храма. Звали его Менелик I – основатель абиссинского царского дома.

Преаксумское государство вступило в эпоху упадка в III столетии до н. э., хотя о его обстоятельствах доподлинно ничего не известно. Приблизительно к началу христианской эры начала доминировать новая сила, базирующаяся в других городах и почти независимая от южноарабского влияния. Главным среди новых городов был Аксум, ставший резиденцией абиссинских царей и источником новой цивилизации. Современная Эфиопия – прямая наследница Аксумского царства. Даже когда 1000 лет назад правители переехали в другое место, Аксум, с его сильными христианскими традициями, остался на все времена святым для абиссинцев местом.

Это царство, обреченное в конце концов на крайнюю степень изоляции, было весьма известной силой классических времен. С остальным миром его связывал порт Адулис в заливе Зула – защищенная небольшая бухта Красного моря на юге Массавы. Путь от Аксума до порта занимал восемь дней: сначала надо было пройти через меньшие города высокого плато – Матару, Токонду или Кохаито, после чего следовал впечатляющий спуск на 2500 м (8000 футов) и так далее, до пересечения сухих равнин с самим Красным морем. Пробужденные Птолемеевской экспедицией, исследовавшей эти берега в поиске слонов, греческие мореплаватели открыли этот порт, который наверняка использовался до начала I столетия до н. э. Позднее (в I столетии н. э.) это место с его торговлей описывались в Плавании по Эритрейскому морю – книге, содержащей также первое известное литературное упоминание об Аксуме.

В конце X столетия н. э. грозная правительница Агау по имени Гудит (или Юдифь) привела тысячелетнюю историю Аксумского царства к концу. Она свергла его последнего царя, убила царских наследников (заключенных в Дэбрэ-Дамо) и попыталась искоренить христианскую религию. В абиссинском фольклоре эта полулегендарная фигура запомнилась как величайшая разрушительница церквей, сравнимая только с Ахмадом Великим, жившим шестью столетиями позже.

Этот резкий разрыв с христианской традицией был лишь эпизодическим моментом. Более существенный вклад в историю Гудит внесла тем, что оставила Аксум и перенесла власть значительно южнее – в Агау. На далекую перспективу этот шаг мог казаться необходимым в процессе интеграции Абиссинии, так как местный народ Агау, до этого подчиненный семитской или семитизированной аристократии, теперь возвысился и различия в происхождении или классовой принадлежности между правителями и подчиненными начали исчезать.

В хрониках сообщается, что единственный аксумский принц Дилна'ад, не убитый Гудит, скрылся в Шоа, на далеком юге. Около 1268 года Йикуно Амлак, правитель области Десси в Валло, стал царем, придя к власти после Некуэто Ла'аба, последнего из династии Загве. Он догадался провозгласить себя потомком Дилна'ада, получив тем самым поддержку населения, что, в свою очередь, позволило ему одержать победу в сражении с царем Загве. Однако, согласно значительно более поздней версии этой истории, приход Амлака к власти произошел благодаря дипломатическим талантам знаменитого святого и политика Текле-Хайманота, который уговорил Некуэто Ла'аба добровольно отречься от престола ради восстановления древней династии Соломона. В знак благодарности за эту услугу Текле-Хайманота царь согласился (как гласит летопись) передать одну треть всех земель царства в поддержку церкви.

Эфиопская история начиная с XVI столетия лишь слегка затрагивает предмет данной книги. Он не может быть полностью исключен благодаря рассвету искусств гондарского периода, имевших свой неподражаемый местный характер. Но события последних 350 лет должны быть подытожены в нескольких параграфах.

Регион озера Тана, сердца земли Амхара, был давно знаком императорам, которые и сейчас, и тогда временно там проживали. Тем не менее до начала XVII столетия ни один царь не проявлял большего (нежели, чем мимолетный) интереса к этой области как местоположению правительства: только Сусеньяс (1607–1632) первым поселился у Горгоры на северном берегу озера Тана. Его сын Фасилидас Великий (1632–1667) обустроил Гондар, до этого всего лишь деревню, как свою резиденцию. И именно он построил первый из замков-дворцов (огромный по размерам абиссинских стандартов и экзотичный по стилю), из-за которого этот город и прославился. Гондар продолжал оставаться столицей на протяжении конца XVII и, по крайней мере номинально, всего XVIII столетия. Будучи политически периодом упадка, эти столетия тем не менее были культурно насыщенными. Гондар вырос в крупную религиозную метрополию и одновременно в центр религиозного искусства и образования. Живопись и каллиграфия процветали под патронажем церквей, монастырей и двора.

Уже достаточно сказано о том, что религиозная и светская жизнь неразделимы у народов семитской культуры. Это справедливо также и для традиционного образа жизни абиссинцев, так что оба этих предмета исследований слиты в настоящей главе. Я намереваюсь показать, что церковь – основной центр деревенской жизни, в то время как другие важные центры – местный рынок и местные суды – также играют важную роль.

На карте, призванной проиллюстрировать и разъяснить это, в очень большом увеличении изображен участок Шоанского нагорья вокруг небольшого города Дэбрэ-Берхан, находящегося в 120 км к северо-востоку от Аддис-Абебы. Я жил в этом районе на протяжении 15 месяцев в 1946–1948 годах, хорошо знаю это место и имел некоторую возможность, в определенных рамках, разделять жизнь населяющих его людей. Описание этого сообщества позволит дать некоторое стереотипное впечатление об образе жизни, который вели амхарцы с незначительными изменениями от столетия к столетию.

Абиссинский годовой цикл отмечен последовательностью праздников и постов, предписанных церковью и основанных на расчетах древнего календаря, единственного выжившего в современном мире. Однако следует помнить, что каждая неделя этого календаря имеет свой ритм. Все среды и пятницы – дни поста, когда до еды и питья нельзя дотрагиваться до полудня, и вся пища до конца дня должна быть строго вегетарианской. Более того, субботы и воскресенья считаются священными днями, когда не разрешается выполнять какую-либо тяжелую работу по дому или на полях (все эти ограничения соблюдаются и при более важных церковных праздниках). Поэтому в году набирается очень много нерабочих дней, а также и дней поста.

Новый год, первый день Маскарама (11 сентября), настает в преддверии сезона сильных дождей, когда все вокруг расцветает. Далее, 17 Маскарама проходит популярный праздник маскаль в честь обретения истинного креста Святой Еленой. Это одновременно и светский и религиозный праздник, хороший повод повеселиться, когда воины распевают хвалебные песни, всадники гарцуют в своей лучшей одежде и когда можно сыграть в конную игру гаке. 

Каждый абиссинский христианин имеет своего духовного отца или исповедника, который обязательно должен быть священником, например из ближайшей церкви; он может хорошо знать семью своего подопечного. Так называемые «духовные дети» часто обращаются за советом к своему духовному отцу и время от времени дарят ему подарки. В трудные минуты жизни он всегда должен быть рядом, а иногда ему действительно приходится исполнять роль исповедника. Если его подопечный виновен в том, что работал в праздничный день, нарушил пост или же недостойно себя вел по отношению к соседу или родственнику, он может наказать его продлением дней поста или же другими изнурительными процедурами, а также денежным взносом в церковь или раздачей милостыни нищим.

С самых ранних времен и до окончательного разрыва в 1958 году эфиопская церковь была зависима от коптской церкви и Египта, хотя и во многом переросла свою родительницу. Ее единственный епископ, известный под именем Абуна, или Аббатачин (Наш отец), – монах, избираемый патриархом Александрийским из одного из египетских монастырей. После всегда долгого и изнуряющего, а иногда и полного опасностей путешествия он был обязан провести весь остаток своей жизни, почитаемый, но изолированный и одинокий, на земле своей ссылки. Только он один мог освящать табот и посвящать в священнослужители. Во времена, когда опасности путешествия приводили к долгому периоду времени без Абуны, лицо, занимающее его пост, посвящало в духовный сан сотни полуобученных юношей, даже мальчиков, для того чтобы обеспечить определенное количество священнослужителей на будущие годы.

Уже было сказано, что абиссинцы получают удовольствие от правовых споров самих по себе, являющихся, вероятно, приемлемым выходом для их агрессивных инстинктов. Они гордятся своим хорошим знанием судебной процедуры, убедительны в судебных прошениях и красноречивы в выступлениях. Местные суды собираются в практически полностью неформальной обстановке, где-нибудь на открытом месте, очень часто эти заседания происходят по воскресеньям или приходятся на праздники, являя собой центр притяжения или даже развлечения всего деревенского населения, не занятого иными своими делами. Помимо церкви и большого еженедельного рынка, суды представляют собой третью основную сферу общественной активности, особенно в деревенской жизни. Но сама процедура рассмотрения дел весьма удивительна для непосвященного.

На протяжении последних 300 лет книга Фетха Нагаст (законы царей) была принята в Эфиопии законодательным кодексом; на самом деле она и до сих пор часто цитируется. Эти законы практически полностью основываются на римском праве, модифицированном и «вульгаризированном» в Восточной Римской империи во времена столетий после Юстиниана, но эфиопского перевода, вероятно, не сделали вплоть до XVII столетия.

Самые ранние постройки, значимые остатки которых были найдены в Абиссинии, оказываются очень близки по своей архитектуре южноарабским строениям того же времени, и это совсем неудивительно, так как храмовые здания, скорее всего, были возведены самими южноарабскими колонистами как дань уважения их богам.

Самое впечатляющее из этих ранних строений – хорошо известный храм в Йехе, на северо-востоке от Адуи, сейчас просто деревни, но когда-то главного центра абиссинской цивилизации, существовавшего еще до возвышения Аксума. Его стены, сложенные из великолепного камня без раствора, до сих пор возвышаются над землей, и германская аксумская экспедиция 1906 года смогла опубликовать не только план этого храма, но и имела достаточно материала, чтобы реконструировать это здание.

Между ранними архитектурными чертами, отраженными в храме из Йехи, и высокоспецифичной архитектурой Аксумского царства, начавшего свое возвышение в первые века христианской эры, существует явный разрыв. На нынешнем уровне нашего знания трудно сказать, насколько местными являлись эти новые внедренные технологии постройки, если вообще они были таковыми, и откуда они могли быть заимствованы.

Об аксумской архитектуре мы знаем из ряда источников, которые, если взять их вместе, позволяют представить себе хотя бы неполную воображаемую картину величественных сооружений старого царства, хотя и мало что от них осталось не погребенным под землей. Их планы и основания стали известны полсотни лет назад, благодаря работе германской аксумской экспедиции, исследования которой были квалифицированно и успешно продолжены начиная с 1955 года Эфиопским археологическим институтом.

После перехода двора Аксума в христианство в первой половине IV столетия были построены какие-то церкви, однако старейшие из ныне известных церковных оснований, по-видимому, должны быть датируемы не раньше чем VI столетием, и они, хотя все еще несли на себе отчетливые аксумские архитектурные черты (ступенчатый подиум, изрезанный план), теперь имели продолговатую форму (см. рис. 14). Это указывает на влияние ранних христианских базилик, в особенности сирийских. Упрощенная схема базилики стала практически почти неменяющейся основой ранней абиссинской церковной архитектуры. Наиболее достойный внимания сохранившийся представитель этого стиля – монастырская церковь в Дэбрэ-Дамо, добираться до которой нужно влезая по канату на скалы, окружающие ровную вершину амба.

Ныне знаменитые выдолбленные в скале церкви Лалибэлы были впервые открыты внешнему миру Альваресом, капелланом и хроникером португальского посольства 1520-х годов. Хотя некоторые иностранные путешественники проникали в этот недоступный регион на протяжении трех следующих столетий, однако только с 1960 года этот древний город с его достойными внимания монументами стал досягаем для обычного посетителя, даже и в сухой сезон. В то же самое время стало наконец известно, что существует и другая, пожалуй, даже и более значительная концентрация выдолбленных в скале церквей далее на север в провинции Тыграй. И в самом деле, их было обнаружено столь много там в последние годы, что общее число известных в стране выдолбленных в скале церквей по крайнем мере утроилось, и вне всякого сомнения, многие из них еще будут найдены. Достойно замечания, что в большинстве из них до сих пор проводятся службы, и они, очевидно, были хорошо известны местному населению со времен своего появления где-то в Средние века.

В процессе описания значительных монументов эфиопской архитектуры я не уделил должного внимания более скромным деревенским церквям, в то время как последних подавляющее большинство и они в действительности составляют часть ландшафта Эфиопии (некоторое представление об их распределении дано на карте Дэбрэ-Дамо)(рисунок 8).

Круглые церкви с коническими крышами встречаются повсеместно в Шоа, и в основном на христианском юге и западе, и, как и обыкновенные круглые хижины, могут быть сделаны из «плетня и обмазки» или же из камня. Большинство церквей этой формы или ее восьмигранной разновидности в наше время строятся даже на севере. Хотя и столь многочисленны в сегодняшней Эфиопии – по-видимому, эта популярность пришла к ним в последние несколько сотен лет, – круглые церкви не могут быть слишком раннего происхождения.

Как уже ясно из вышесказанного, ранние колонисты из Южной Аравии принесли с собой в Эфиопию не только семитский язык, чуждый для Африки, но также и Сабинскую, или Тимиаритскую, слоговую азбуку, подходящую для этого языка. И этот архаичный, но достаточно удобный алфавит, правда после соответствующих поправок и изменений, жив до сегодняшнего дня, как и три языка, произошедшие от геэз, или эфиопского. Этим и объясняется существование более чем 2000-летней абиссинской литературной традиции – феномен, нигде более в Африке не известный, поскольку все другие языки, и прежде всего египетские, вышли из употребления и забылись задолго до начала новой истории. Следует заметить, что Эфиопия к тому же, благодаря церкви, была еще и довольно грамотной страной.

И все же, несмотря на неподвластную времени ценность для абиссинцев древних письменных документов, эта традиция, к сожалению, прерывается. Из ранних письменных документов, представляющих не только исторический, но и некоторый литературный интерес, всего несколько датируются позже чем IV век и, пожалуй, нет ни одного позже IX века. Вряд ли найдется хоть один уцелевший документ за следующие 400 лет, будь то надпись на камне или рукопись на пергаменте. Некоторая литературная активность, должно быть, наблюдалась во время правления монархии Агау, но их гораздо более занимала архитектура.

Великий ранний исследователь Людольф – первый, кто считал, что эфиопская версия Ветхого Завета была переведена с греческой Септуагинты. Более поздние исследователи подтвердили его правоту. Также принято считать, что Новый Завет тоже был взят из греческого варианта текста, а именно с текста, используемого сирийскими христианами в антиохийском патриархате, и, возможно, сверялся непосредственно с сирийским вариантом. Известно, что сирийские монофиситы прибыли в Эфиопию в качестве беженцев, спасающихся от византийского преследования в V и VI столетиях, среди них находились и девять святых, сыгравших значительную роль в деле сплочения и распространения абиссинского христианства. В составе этих эмигрантов вполне могли находиться ученые люди, посвятившие себя величайшей работе перевода священных писаний. И Ветхий и Новый Заветы были значительно позднее пересмотрены и исправлены, под влиянием христианского арабского текста, принятого коптской церковью, которой абиссинская церковь всегда выражала свою преданность.

Великое литературное возрождение началось в XIV и продолжилось в XV столетии, благодаря поощрению со стороны двух выдающихся монархов: Амдэ-Цыйона I (1314–1344) и Зара-Якоба (1434–1468). Появилось много новых эфиопских переводов с христианских арабских версий текстов, бывших в употреблении у коптской церкви, а также и несколько оригинальных работ. Этот значительный литературный всплеск включал в себя как прозу, так и поэзию. Среди трудов более ранней литературы следует отметить впечатляющее преобладание религиозных работ, особенно жизней и деяний апостолов, святых и мучеников. Сенодос – книга из канона коптской церкви – также выпущен в это время.

Наиболее значительным из всего был великий Corpus праведных знаний, известный как Синаксариум (сенкесар), – календарь святых с текстами для чтения в церквях на каждый день года. Он обычно имел четыре огромных тома-манускрипта, каждый из которых посвящен трем месяцам года. Хотя это и был первоначально коптский Синаксариум, книга претерпела постепенную «акклиматизацию» в абиссинских скрипториях, они все больше и больше обогащали его житиями и деяниями местных святых, вносили многочисленные примечания к праздникам, специфичным для абиссинской церкви. Книга впервые появилась в своей эфиопской версии ближе к концу XIV столетия; она стала чрезвычайно популярной и стимулировала написание различных книг, посвященных местным святым в следующем столетии.

В XV столетии впервые увидел свет огромный пласт агиографической литературы, как оригинальной, так и переводной. Некоторые из этих работ, хотя и вдохновленные, без сомнения, действительным почтением к великим местным и заимствованным святым государства, также отражали происходившие конфликты между монастырями и двором или между одним большим монастырским центром и другим. Это было неизбежным потому, что монарх, двор которого перемещался с места на место и который имел приставленного к нему иностранца Абуну, не испытывал особой симпатии к крупным монастырям, так как именно последние были единственными постоянными центрами образования и искусства в стране и настоящим домом эфиопской ортодоксии.

Еще более усложняло дело то, что отдельные императоры не отказывали себе в нарушении некоторых норм, например были замечены в полигамии или в таких публичных проступках, как симония, или вымогательство. Монахи иногда яростно и бесстрашно атаковали подобное поведение.

Очевидно, светской литературой XIV и XV столетий являются истории царей Загве, из династии хотя и не ведущей свое происхождение от Соломона и не являющейся семитской, но все же весьма почитаемой эфиопами. Последний из этих царей отрекся от власти или был смещен около 1270 года, но хроники их правлений представляют собой сочинения или же редакции XV столетия. По большей своей части они агиографичны, перенасыщены чудесами, легко переходящими с одного жизнеописания в другое, хотя знаменитый Лалибэла, основатель выдолбленных в скале церквей, захватывает львиную долю.

Начиная с XIV столетия и далее было сохранено множество правдоподобных царских хроник – основных источников всей последующей эфиопской истории. Их литературная и историческая ценность весьма различна. Многие из них записывают только сухую и сжатую цепь событий с постоянными повторениями имеющихся в наличии литературных форм и чрезмерным использованием цитат из Священного Писания. Другие, однако, особенно «Хроника войн Амдэ-Цыйона Первого», заслуживают похвалу исследователей как живые и яркие документы.

В области стиха, как светского, так и религиозного, исследователи нашли свидетельство более мощных и оригинальных форм эстетического выражения. Например, некоторые гимны XIV столетия представляют темы Страстей Господних и истории христианских мучеников, часто в форме куплета или диалога, все еще свободной от стереотипных условностей, связавших более позднюю абиссинскую поэзию. Особенный интерес представляют некоторые стихи, посвященные резне христиан Наджрана, происшедшей в 523 году, – событию большой исторической важности, повлекшему за собой захват Йемена абиссинцами. Восемь столетий спустя этот трагический, но славный эпизод все еще вдохновлял воображение христианского поэта.

Более популярным и, пожалуй, более спонтанным литературным жанром, рождение которого также можно отнести к XIV столетию, являлась военная песня, или шилалло, несомненно исполнявшаяся солдатами во время сражения в честь их боевого начальника в героические времена абиссинской истории. Очевидно, что подобные песни сочинялись не профессиональными literati, а поэтами из народа или же менестрелями, которые тогда, так же как и сейчас, сопровождали свою песню звучанием однострунной скрипки, или масенко. Языком этой песни является не геэз, остававшийся обязательным для всей классической литературы, а народный разговорный язык, такой, как амхарский.

Основная литература, необходимая для церковных нужд Эфиопии, имелась уже к концу XV столетия. Но страшные потрясения XVI века принесли с собой совершенно новые реалии, при них увидела свет новая литература. Старая вера в то, что войны с мусульманами и последовавшее вплотную за ними нашествие галла привели к полному окончанию какой бы то ни было культурной активности, оказалась совершенно несостоятельной. Эти события конечно же принесли с собой всеобщую разруху и анархию, обнищание, голод и преждевременную смерть. Тем не менее в самой этой гуще общенародного и личного несчастья нашлись образованные люди, сделавшие новые переводы с арабского и даже с латинского; и богословы тоже не прекращали работ, защищающих от нападок их христианскую веру. В это же самое время велись тщательные записи всех беспрецедентных событий, причем не только самими абиссинцами, чье существование как независимой нации было под угрозой, но и со стороны противника – мусульманскими летописцами.

Один из самых значительных персонажей в абиссинской истории литературы – некий Салик, араб неизвестного происхождения, поселившийся в Эфиопии при правлении Лебна-Денгхели – царя, принявшего в 1520 году португальское посольство. Салик перешел в христианскую веру и стал монахом под именем Ембаком (Хабаккук) и в конце концов возвысился до настоятеля великого монастыря Дэбрэ-Либанос. Это сделало его етчегхе, то есть главой всех монастырей, – положение, которое не занимал ни один иностранец, до него и впоследствии.

Как и другие школы живописи, абиссинская школа – обобщенный продукт местных и иностранных влияний. Но в случае с Абиссинией иностранный элемент имел очень сильное влияние. В их изобразительном искусстве очень мало африканского. Это искусство вплоть до недавнего времени оставалось чисто религиозным, и своими корнями оно обязано тем странам раннего христианского мира, которые принесли в Эфиопию саму христианскую религию.

Из-за географической отдаленности связи этих стран Восточного Средиземноморья и Западной Азии с Абиссинией были незначительными. Таким образом, совсем не удивительно, что образцы, с которых ранние мастера черпали свое вдохновение (в основном, надо полагать, иллюстрированные книги Евангелий), были редки. Однако влияние, оказанное этими немногочисленными книгами, как-то все-таки попавшими в страну, было очень большим. Изоляция Абиссинии продолжалась, и даже в XVII столетии мы наблюдаем повторение того же самого явления: одна-единственная религиозная картина, поразившая воображение местного населения, могла стать образцом для целого ряда более или менее измененных копий.

Евангелия – самые доступные ранние источники абиссинских рисунков, за исключением, возможно, только некоторых фрагментарных настенных росписей. Также, исключая древние надписи, они – наиболее старые известные (и очень красивые) примеры эфиопской каллиграфии. И это притом, что один недавно описанный манускрипт (Евангелия Абба-Гарима) может быть датирован X или XI столетием. Хотя и никак по-другому не проиллюстрированный, он содержит набор Евсебийских канонов в аркадных рамках, заимствование которых через посредничество более поздних армянских вариантов у древнего сирийского искусства доказал Лерой. Так как примечательный набор иллюстраций, следующий за канонами в другом раннем Евангелии, ясно указывал на тот же самый источник, вывод Лероя не оказался неожиданным, и он соответствует историческим данным, поскольку именно сирийское христианство впервые проникло в Абиссинию. С тех самых пор, с XII столетия, Абиссиния поддерживала прерывистые контакты с этой частью мира, а также с дружественной церковью Армении, через абиссинское монашеское поселение в Иерусалиме. Таким образом, можно не сомневаться, что отдельные ранние Евангелия и другие книги, которые абиссинские художники использовали позднее в качестве моделей, привезены из Иерусалима, и некоторые из них были, без сомнения, армянскими.

В то время как иллюстрированные Евангелия продолжали создаваться в XV столетии, изображения других сюжетов, и не только в книгах, приобрели теперь важное значение. По крайней мере, они кажутся такими важными в ретроспективном взгляде на это время, ибо мало что от него сохранилось. Ранние книги Евангелия отражают абиссинскую зависимость от Сирии и Армении, и мы можем ожидать, что найдется соответствующее свидетельство хорошо известных контактов с коптским Египтом, который направил Абуну в абиссинскую церковь. И в действительности свидетельства подобного коптского влияния в живописи имеются, хотя в точности неизвестны пути его передачи, вероятно, манускрипты не были задействованы при этом.

Сидящие верхом на коне святые (рис. 33), столь характерные для абиссинской живописи, практически наверняка имели коптское происхождение. Фигуры всадников широко распространены в египетском и коптском искусстве. Хорошо известный рельеф XV столетия (сейчас находится в Лувре), изображающий всадника Гора, протыкающего копьем духа зла, представленного в виде крокодила, намекает на возможное происхождение святого Георгия, закалывающего дракона, и других похожих сюжетов, ставших чрезвычайно популярными во времена крестовых походов. Именно Египет также ответствен за характерные цвета, которые стали соответствовать цвету лошадей конкретных святых: конь святого Георгия белый, святого Меркурия – черный, святого Теодора – красный. Этой традиции придерживались в Абиссинии, где святые всадники начали появляться в манускриптах в XV столетии и с тех пор оставались чрезвычайно популярными.

Подавляющее большинство сохранившихся до нашего времени эфиопских картин, будь они в виде украшений к манускриптам, настенной росписи церквей или же в виде диптихов или триптихов, датируются не ранее чем XVII и XVIII веками. В течение этих двух столетий цари правили страной из Гондара, и под их покровительством в этом городе процветала школа искусства. Почерк этой школы и сейчас носит несомненно абиссинский характер, хотя сегодня можно отметить и появление новых черт, относящихся к стилю письма и самого сюжета. Было бы ошибкой описывать эти более поздние картины как «португальские». Какие бы сюжеты ни проникали сюда из Европы, они никогда не были чисто португальскими, да и в любом случае обязательно претерпевали изменения в соответствии с местными вкусами. И художественные традиции, установившиеся в этот период, остаются в силе до сих пор.

Именно в XVII столетии в эфиопское искусство были привнесены новые сюжеты, и очень скоро они проявились в творчестве местных художников. В годы, когда на жизнь страны влияла деятельность иезуитской миссии, появилось много различных книг, картин и гравюр, отображающих сюжеты Писания в совершенно новой для абиссинцев манере. Даже когда католическая доктрина была отвергнута и систематически подвергалась искоренению, а иезуитскую миссию насильно разогнали, некоторые художественные формы, представленные последней, оставались весьма популярными, даже расцвели, как выразился Моннерет, после того как родительское дерево завяло. Тут мы должны упомянуть несколько хорошо изученных примеров.